Akeon
On my way to Airliner Career
- Откуда
- Израиль, Хайфа (חיפה)
«Чаще в небо голубое — реже под ноги смотреть...»
Виктор Луферов.
Виктор Луферов.
Выхожу днем из метро и вижу в небе клин журавлей. Останавливаюсь и смотрю на них, смотрю свозь слезы, до тех пор, пока они не растворяются в сиянии облаков...
Я сижу в кабине своего дельталета. Стекло шлема поднято, опущу его, закрою глаза — и вижу перед собой журавлиный клин. За спиной тихо рокочет двигатель, мое второе сердце. Зачем мне второе сердце? Зачем слышать этот рокот, переходящий в рев, стоит чуть нажать педаль? Почему я должен вслушиваться в его работу, вглядываться в приборы, стараясь уловить малейшие признаки неполадки, чтобы сохранить себе жизнь? В грохоте, реве и пыли я готовлюсь подняться в небо, которое меня не ждет, где я — только гость. Я буду лететь на своем неуклюжем аппарате, пытаясь присвоить — хотя бы на время! — то, что принадлежит журавлям по праву рождения.
Упругий поток треплет рукава куртки, за спиной искривленный блеск отражающегося в круге винта солнца. Я вижу весь мир. На земле я ждал — небо откроет мне тайну. И когда уже почти понимаю, почти схватываю — она исчезает, распадается на облака, деревья, сияние радуги под тучей, блеск озера вдалеке и осколки человеческого жилья, разбросанного там и тут. Я поднимаю стекло шлема, вдыхаю запах утренней земли, поднявшийся сюда, на триста метров. Я вижу весь мир. Но я все еще не вижу своих журавлей.
За спиной, между мной и мотором, еще одно кресло — пустое. Друг мой, оно пустое. Ты мог бы искать журавлей вместе со мной, но ты не пожелал. Ты сказал — на что мне журавли, когда есть вещи значимее, внушительнее. Но, друг мой, ты не видел журавлей, а я — видел. Они и сейчас летят, держа солнце на кончиках крыльев, и нет на свете более важного дела, чем их полет. Тот журавлиный клин был — пять птиц справа и две слева от ведущего. Где же остальные?
Я гляжу вниз. По земле бежит тень. Она старается угнаться за мной, прыгает по деревьям, скользит по дну озера. Выныривает и снова мечется по кронам. Я ли не предлагал тебе лететь со мной? Я зову тебя в каждый полет, но ты предпочитаешь землю. По мне бьют воздушные потоки, бросают машину, и я повисаю на ремнях вцепившись в трапецию. В эти моменты я, как и ты, не думаю о журавлях, я борюсь. Но тебе — я сверху отчетливо это вижу — тяжелее. Ты мечешься между деревьями даже тогда, когда я лечу в спокойном вечернем воздухе, когда стихия уже не тревожит меня. Я опять ищу журавлей. А ты, кого ищешь ты? Мне придется опуститься на землю. Мы встретимся. Твой дикий бег завершится. Но я снова и снова буду подниматься в небо, чтобы найти своих журавлей, и я зову тебя за собой.
Хотя бы так, в реве двигателя и сверкании винта, я — лечу. Я лечу — от первого самолета братьев Райт, сквозь войны, мимо смертоносных истребителей, мимо огромных лайнеров и сверхзвуковых самолетов — лечу! В открытой всем ветрам кабине, будто вернувшись во времена первых авиаторов, влекомых сюда тем же, что зовет теперь и меня. Мой нынешний аппарат надежнее первых, поднявшихся на поиски журавлей, но я смотрю на ту же землю, дышу тем же ветром, что и сто лет назад. И я так же ищу журавлей — наших журавлей.
